Выходные данные статьи: Дмитриевская Л.Н. Портрет героини «Чистого понедельника» И.А. Бунина как ключ к пониманию «тайны» характера // Филологические традиции в современном литературном и лингвистическом образовании. Сб. науч. Статей. Вып.7. Т.1. М.: МГПИ, 2008. с.55-59.
«Портрет в литературном произведении — одно из средств создания образа героя, с отражением его личности, внутренней сущности через изображение (portrait) внешнего облика, являющееся особой формой постижения действительности и характерной чертой индивидуального стиля писателя».
Женский портрет в живописи и литературе особенно интересен, так как с ним связана семантика красоты, любви, материнства, а также страданий и смерти, эротики и мистики… Роковое, трагическое в женской красоте открывали русские классики на протяжении ХIХ века. «Лучезарно-равнодушная» красота А.С. Пушкина, «вызывающая» — М.Ю. Лермонтова, страдальчески-демоническая — Н.В. Гоголя, «властная» и «обезволивающая» — И.С. Тургенева, страдающая, страстно-циническая, «злобно-расчётливая» — М.Ф. Достоевского (эпитеты в кавычках принадлежат И. Анненскому «Символы красоты у русских писателей» ) предопределили появление на рубеже веков пугающей и влекущей, искушающей и искупительной женской красоты у символистов. В символистских произведениях воплощён культ демонической женщины, в которой сочетаются невинность и «искусительность», преданность и предательство, честность и вероломство. Здесь можно вспомнить Ренату из романа В.Я. Брюсова «Огненный ангел» (1907) и женщин из его рассказов, подругу царевича Алексея Евфросинью из романа Д.С. Мережковского «Антихрист (Пётр и Алексей)» (1904), «огородникову» дочку Зореньку из сказки «Куст» (1906), кухарку из рассказа «Адам» (1908), Матрёну из «Серебряного голубя» (1909) А. Белого и др.
В ряду загадочных, противоречивых женских образов русской литературы — героиня «Чистого понедельника» И.А. Бунина. Автор (автор-повествователь) преподносит героиню как непостижимую, непонятную, неразгаданную им самим женщину.
Рассказ начинается со слов толстовского героя Платона Каратаева: «Счастье наше, дружок, как вода в бредне; тянешь — надулось, а вытащишь — ничего нету» (2; 614). Бредень — невод, который тянут вдвоём вброд по реке. Река — символ жизни, поэтому народная пословица становится метафорой жизни, отчасти объясняющей невозможность счастья и любви между героями «Чистого понедельника». Он этот невод тянет в одиночку, а она (являясь выразителем философии автора) ищет в жизни не счастья. Она «всё что-то думала, всё как будто во что-то мысленно вникала», он, не понимая её, отмахивался: «Ах, бог с ней, с этой восточной мудростью».
Герой ещё в начале своего повествования-воспоминания говорит «<…> она была загадочна, непонятна для меня <…>» (2; 611).
Постараемся постигнуть тайну образа героини, которую не может понять герой-повествователь. Но её образ понятен автору, и он, конечно, оставил следы для распутывания клубка таинственных деталей.
Детали, связанные с востоком, исследовал Л.К. Долгополов (3), с православием — И.Г. Минералова (4, 5, 6). Мы своё исследование посвятим деталям портрета героини рассказа.
Первое описание внешности героини повествователь даёт в сопоставлении с собой: «Мы оба были богаты, здоровы, молоды и настолько хороши собой, что в ресторанах, на концертах нас провожали взглядами. Я … (пропустим автопортрет героя, напомнив лишь о его южной, горячей красоте — Л.Д.). А у неё красота была какая-то индийская, персидская: смугло-янтарное лицо, великолепные и несколько зловещие в своей густой черноте волосы, мягко блестящие, как чёрный соболий мех, брови, чёрные, как бархатный уголь, глаза; пленительный бархатисто-пунцовыми губами рот оттенён был тёмным пушком <…>» (курсив здесь и в других местах наш — Л.Д.) (2; 612).
Врубель «Сирень» (1900), ГТГ
Портрет героини напоминает восточных красавиц Врубеля («Гадалка» (1895), «Девочка на фоне персидского ковра» (1886), «Тамара и демон», «Сирень» (1900) и др.). Это можно расценивать и как художественный приём: спустя годы в сознании героя облик любимой женщины обогащается впечатлениями, ассоциациями из искусства того времени, о котором он вспоминает.
«<…> Выезжая, она чаще всего надевала гранатовое бархатное платье и такие же туфли с золотыми застёжками (а на курсы ходила скромной курсисткой, завтракала за тридцать копеек в вегетарианской столовой на Арбате) <…>» (2; 612). Портрет очень конкретен: в нём царственные цвета и материя. Вспомним парадные портреты императриц: те же цвета, тот же образ сильной, волевой женщины. Антитеза (царственного и простого) в данном портрете героини объясняет одну из загадок в её жизни: над диваном «…зачем-то висел портрет босого Толстого» (2; 611). Граф (босой — было бы оксюмороном, не будь реальностью) Л.Н. Толстой, ищущий истины у народа, со своей идеей опрощенья являлся одним из путей, по которому чего-то искала и она. Её обед в вегетарианской столовой и образ бедной курсистки (хотя, напомним: «мы оба были богаты») — это, вероятно, не что иное, как следование идеям модного на рубеже веков философии толстовства.
Крамской И.Н. Неизвестная, 1883, ГТГ
В следующих портретах особую роль играет чёрный цвет: «Я приехал, и она встретила меня уже одетая, в короткой каракулевой шубке, в каракулевой шляпке, в чёрных фетровых ботиках.
— Всё черное! — сказал я, входя, как всегда, радостно. <…>
— Ведь завтра уже чистый понедельник, — ответила она, вынув из каракулевой муфты и давая мне руку в чёрной лайковой перчатке» (2; 615).
«Чёрный» и «чистый» — многозначность позволяет воспринимать эти слова в качестве антонимов, но героиня свой чёрный оправдывает Чистым понедельником, потому что чёрный — это ещё и цвет скорби, знак смирения и признания своей греховности. Эту ассоциативную линию продолжают каракулевые шубка, шляпка и муфта. Каракуль — овца, паства, агнец Божий. Накануне она была на Рогожском («знаменитом раскольничьем») кладбище — центр московской общины старообрядцев (3; 110) — и в Прощёное воскресенье они снова едут на кладбище Новодевичьего монастыря. «В Прощёное воскресенье принято испрашивать прощение друг у друга, равно как и ходить на могилы умерших для той же цели» (1; 548). В это время в храмах читаются покаянные каноны о смерти, о приближающемся конце, о покаянии и прощении (подробнее в комментарии: 3; 109).
На кладбище у могилы Чехова, героиня вспоминает о А.С. Грибоедове, и они «…зачем-то поехали на Ордынку <…>, но кто же мог указать нам, в каком доме жил Грибоедов» (2; 617). Очередное «зачем-то» психологически объяснимо: «противная смесь сусального русского стиля и Художественного театра» (2; 617) на могиле Чехова в противовес напоминает о трагической смерти в Персии и могиле А.С. Грибоедова. Его знание Московского общества, отражённое в известной комедии, жизнь и смерть на востоке — всё было близко ей. Ведь глядя на неё и вдыхая «какой-то слегка пряный запах её волос» герой думает: «Москва, Астрахань, Персия, Индия!» Зачем ищет этот дом на Ордынке? Наверное, чтобы, как и полагается в этот день, просить прощения у автора «Горя от ума» за неизменившиеся московские нравы.
Дом не нашли; проехали, не завернув, мимо Марфо-Марьинской обители и остановились в трактире Егорова в Охотном ряду. «Мы прошли во вторую комнату, где в углу, перед чёрной доской иконы Богородицы Троеручицы, горела лампадка, сели за длинный стол на чёрный кожаный диван… Пушок на верхней губе был в инее, янтарь щёк слегка розовел, чернота райка совсем слилась с зрачком, — я не мог оторвать глаз от её лица» (2; 617).
Портрет в интерьере: она вся в чёрном сидит на чёрном диване рядом с черной доской иконы. Мотив чёрного в образе героини благодаря иконе выводится на сакральный уровень. Героиня, со своей индийской, персидской красотой, связывается Богородицей ещё и через восточные черты:
«— Хорошо! Внизу дикие мужики, а тут блины с шампанским и богородица троеручица. Три руки! Ведь это Индия! Вы — барин, вы не можете понимать так, как я, всю эту Москву» (2; 617).
По последнему восклицанию можно понять, что в Москве для героини (и автора, как известно) сливаются Запад — Восток — Азия: это и дикие мужики, и блины с шампанским, и богородица, и Индия… Ранее это «Василий Блаженный и Спас-на-Бору, итальянские соборы — и что-то киргизское в остриях башен на кремлёвских стенах…» (2; 614). Такое же слияние есть и в её образе. Вот следующее портретное описание:
«…Она прямо и театрально стояла возле пианино в чёрном бархатном платье. Делавшем её тоньше, блистая его нарядностью, праздничным убором смольных волос, смуглой янтарностью обнажённых рук, плеч, нежного, полного начала грудей, сверканием алмазных серёжек вдоль чуть припудренных щёк, угольным бархатом глаз и бархатистым пурпуром губ; на висках полуколечками загибались к глазам чёрные лоснящиеся косички, придавая ей вид восточной красавицы с лубочной картинки» (2; 619).
По-прежнему через чёрный цвет проводится мотив скорби о своей греховной сущности, в которой героиня признаётся строками древнерусского сказания: «И вселил к жене его диавол летучего змея на блуд. И сей змей являлся к ней в естестве человеческом, зело прекрасном…» (1; 618).
Восточная красавица предстаёт в театральном и царском блеске и с театральной позой возле пианино, на котором только что играла начало «Лунной сонаты». Сакральный смысл восточных черт героини, возникший в сопоставлении с иконой, разрушается, а образ восточной красавицы утрируется до лубочной картинки.
На «капустнике» Художественного театра она «ловко, коротко притоптывая, сверкая серёжками, своей чернотой и обнажёнными плечами и руками» (2; 620) танцевала польку с пьяным Сулержицким, который при этом «кричал козлом». «Капустник» напоминает шабаш, а в героине проявляются почти демонические черты — дала волю своей греховной, уже давно осознанной, сущности. И это тем неожиданнее, что ещё совсем недавно читателю предлагался в параллель к её образу святой лик Богородицы.
Ауру загадочности, непредсказуемости героини снова можно развеять психологическим анализом поступков. Решение поехать на «капустник», отдаться в последний, а может, и единственный раз безудержной страсти своей натуры, а затем провести ночь с тем, о ком думала: «Змей в естестве человеческом, зело прекрасном…», возникло после того, как окрепло решение: «Ох, уйду я куда-нибудь в монастырь, какой-нибудь самый глухой, вологодский, вятский!» Как не испытать себя, проверить правильность решения, попрощаться с миром, вкусить в последний раз греха перед полным отречением? Но вера ли движет ею, насколько искренне её покаяние, если она и раньше спокойно признаётся, что в монастыри её тянет не религиозность, а «не знаю что…»
«Чистый понедельник» заканчивается портретом героини в общей процессии инокинь, следующих за великой княгиней: «<…> из церкви показались несомые на руках иконы, хоругви, за ними, вся в белом, длинном, тонколикая, в белом обрусе с нашитым на него золотым крестом на лбу, высокая, медленно, истово идущая с опущенными глазами, с большой свечой в руке, великая княгиня; а за нею тянулась такая же белая вереница поющих, с огоньками свечек у лиц, инокинь или сестёр <…> И вот одна из идущих посередине вдруг подняла голову, крытую белым платом, загородив свечку рукой, устремила взгляд чёрных глаз в темноту, будто как раз на меня…» (2; 623).
И.А. Бунин в эмиграции уже знал о судьбе, постигшей царскую семью и великую княгиню, поэтому её портрет подобен иконе — в нём лик («тонколикая»), образ святой.
Среди чисто-белой процессии, под белым платом — она, которая хоть и стала «одной из», а не Шамаханской царицей, как было прежде, но все-таки не смогла спрятать смольную черноту своих волос, взгляд чёрных глаз и свою ищущую чего-то натуру. Трактоваться последний портрет героини может по-разному, но для Бунина, скорее, важна была мысль о неукратимой силе природы человека, которую невозможно спрятать или победить. Так было и в «Лёгком дыхании», рассказе 1916 года, то же и в «Чистом понедельнике», написанном в 1944 году.
ЛИТЕРАТУРА
1. Булгаков С.В. Настольная книга для священно-церковных служителей. — М., 1993. — Ч.1.
2. Бунин И.А. Чистый понедельник
3. Долгополов Л.К. На рубеже веков: О русской литературе конца ХIХ — начала ХХ века. — Л., 1985.
4. Минералова И.Г. Комментарии // В кн.: А.П. Чехов Дама с собачкой. И.А. Бунин Чистый понедельник. А.И. Куприн Суламифь: Тексты, комментарии, исследования, материалы для самостоятельной работы, моделирование уроков М., 2000. С.102–119.
5. Минералова И.Г. Поэтический портрет эпохи // Там же. С.129–134.
6. Минералова И.Г. Слово. Краски, звуки… (стиль И.А. Бунина) // Там же. С.134–145.
В более коротком варианте статья выходила здесь:
Портрет героини «Чистого понедельника» И.А. Бунина // Национальный и региональный «космо-психо-логос» в художественном мире писателей русского подстепья (И.А. Бунин, Е.И. Замятин, М.М. Пришвин). Елец, 2006, с.91–96.