Выходные данные статьи для цитирования:
Сенчин Р. Пусть не ко двору... // Александр Башлачёв: исследования творчества. / сост.: Л.Н. Дмитриевская. — М.: «Русская школа», 2010. С.7-15.
____________________________________________________________________________________________
c.6
с.7
Пусть не ко двору...
Роман Сенчин, писатель, публицист, автор книг прозы «Афинские ночи»,
«Минус», «Нубук», «День без числа» и др. Лауреат литературных премий.
В последние годы часто приходится встречать такое утверждение: мы оглушены информацией. На мой взгляд, утверждение справедливое. И в этом наверняка причина нашей глухоты к появлению новых настоящих произведений искусства, литературы, к произнесенному настоящему слову, да и здорово укорачивается память от этой оглушенности — мы многое забываем, оказываясь в сложных ситуациях незащищенными, без поддержки опыта прошлого. Живем, словно первые и единственные люди на земле, пробиваясь вперед сквозь шквал пестрых новостей, бесконечных хитов, блогбастеров, бестселлеров, обманок-реклам. Иногда реагируем на самое-самое, но чаще затыкаем уши, зажмуриваем глаза, чтобы не сбиться с пути — с пути, мало нами самими различимого.
...Сейчас сложно и почти невозможно вспомнить, представить, как жили люди, особенно молодежь, в начале 1980-х. Уже веяло грядущими переменами на родине, докатывались отзвуки неких других миров, другой литературы, музыки, других общественных отношений. Но все равно сохранялась атмосфера закупоренности, удушливости, безысходности. Ожидания нового сменялись вымученной веселостью, а эта веселость — апатией... Недаром те годы в среде контркультурщиков получили определения: Эпоха Великого Стеба, затем Эпоха Великого Облома...
с.8
Стеб был в конце 70-х — начале 80-х, во времена относительной свободы, точнее — непринимания всерьез контркультуры, а потом, когда «неформалами» занялись, — грубо говоря, при Андропове и Черненко, — наступил Облом. Рок-музыка стала занятием опасным, устройство концертов — уголовно наказуемым преступлением.
Но именно тот период, а точнее год — 1984-й — стал, на мой взгляд, самым важным годом советского (потом его назвали русским) рока. От стеба он перешел к серьезности.
Дайте мне ночь, дайте мне час,
Дайте шанс сделать что-то из нас —
Иначе все что вам будет слышно,
Это «что вам угодно?»
призывал Борис Гребенщиков товарищей из «служебных комнат». А Майк Науменко объявил о своем неучастии в общей жизни, о недвижении вперед:
Машина обгоняет машину,
И каждый спешит по делам,
Все что-то продают, все что-то покупают,
Постоянно спорят по пустякам.
А я встречаю восход, я провожаю закат,
Я вижу мир во всей его красе,
Я удобно обитаю посредине дороги,
Сидя на белой полосе.
В тот год с роком началась борьба всерьез, но тогда же были записаны знаковые альбомы «Периферия» группы «ДДТ», «Начальник Камчатки» «Кино», «Крематорий II» «Крематория», «Нервная ночь» Константина Кинчева, дали первый концерт «Звуки Му»... В тот год рок-Россия узнала Александра Башлачева. Пусть сначала это были несколько десятков человек.
с.9
...Башлачева пытались делить между собой и барды, и рокеры, запоздало включали в свой цех профессиональные поэты. На мой взгляд, как не вписывался Высоцкий в сообщество бардов, так не был там своим и Башлачев. Он выбрал рок-культуру, когда приехал в Москву, а оттуда в Ленинград, и песни его были для той протестующей молодежи, что томилась и перекипала в атмосфере 84-го года. Ощущение удушья, тесноты, обреченности сквозит в каждой строке «Мертвого сезона», «Рыбного дня», «Минуты молчания», «Сегодняшний день ничего не меняет...», «Палаты №6», «Черных дыр»...
Нелепо все то, что могло нам присниться,
Но мы разрешали друг другу мечтать.
Мы ждали появленья невиданной птицы,
Способной красиво и быстро летать.
Казалось, что сказка становится былью,
И все остальное смешно и старо,
Что птица расправит могучие крылья
И, может быть, сверху уронит перо.
Весь мир удивится пернатому чуду,
Весь мир изумленно поднимет лицо...
Теперь этот запах буквально повсюду,
Теперь этот запах решительно всюду...
Похоже, что где-то протухло большое яйцо.
Конечно, такие песни в то время были опасны, но как вовремя они пришли к слушателю! И дело здесь не столько в тогдашней актуальности, а, в пусть часто саркастической, но абсолютной серьезности содержания текстов.
Для тогдашнего рока они были необыкновенно серьезны, и, наверное, Башлачев не только образностью, метафоричностью, скоморошеской едкой бесстрашностью, но и этой серьезностью
с.10
много дал русскому року. Быть может, и «Поезд в огне» «Аквариума», и «Настало время менять» «Алисы», и «Мы ждем перемен» «Кино», и «Круговая порука» «Наутилуса Помпилиуса», и «Конвейер» «ДДТ», и череда альбомов «Гражданской обороны» вышли из тех ранних песен Башлачева. А потом, также дружно почти все рок-группы пережили «русский», «былинный» период своего творчества.
Артемий Троицкий не раз вспоминал о своем знакомстве с Башлачевым осенью 1984 года. Как, послушав его песни, пригласил приехать в Москву, где Башлачева, как считал Троицкий, примут на ура. И как Башлачев отнесся к этому приглашению без внешнего энтузиазма. Но через месяц приехал, пел каждый вечер на квартирах, знакомился с известными поэтами и артистами, принимал книги с авторскими автографами. Затем отправился в Ленинград... В Череповец вернулся лишь затем, чтобы сжечь мосты.
Ну вот, ты — поэт... Еле-еле душа в черном теле,
Ты принял обет сделать выбор, ломая печать.
Мы можем забыть всех, что пели не так, как умели.
Но тех, кто молчал, давайте не будем прощать.
В статье «Жизнь с кокаином», опубликованной в самом начале 1992 года литературный критик Вячеслав Курицын писал: «...он (Башлачев — Р.С.) появился у самых дверей первой свободы, где-то в районе восемьдесят пятого, когда поэт уже обязан был чувствовать, что воздух начинает пахнуть иначе, что такой рывок из рабства не рифмуется с ситуацией, что так дико кричать, как он кричал, уже странно, поздно, почти неприлично перед лицом тех, что жили раньше и круче, но так не кричали. Это было похоже на смех без причины. Но причина была, и она глубже, чем конкретно-исторические коммунистические заморочки. Башлачев специально был дан в почти уже вольный момент, чтобы за счет этого «почти», за счет контраста между периодом первых надежд и его отчаянным надрывом, показать, что истин
с.11
но русской лире не нужны поводы для надрыва: она сама — уже повод, уже надрыв — вечный и независимый от погод».
Есть с чем поспорить, но — «надрыв — вечный и независимый от погод», по-моему, очень точно. Он отвечает на все до сих пор возникающие недоуменные вопросы: из-за чего Башлачев покончил с собой? Почему отказывался от предложений записаться на «Мелодии»? Отказывался от съемок в фильмах? Почему в тот момент, когда наконец-то произошел прорыв рок-музыки на телевидение, на стадионы, уехал в Сибирь, в Среднюю Азию? Почему все у него так получилось?..
В основе творчества Башлачева, конечно, лежит протест. Но протест бывает разный, разного уровня. Кто-то протестовал против того, что его не принимают в Союз композиторов, кто-то — что не пускают на большую сцену, кто-то — что не выпускают за границу, кто-то — что страной правят коммунисты. Победив, протестующие успокаивались, переключались на неспешное высокое искусство, а то и на восхваление тех, кто им помог победить... Протест Башлачева был выше, глобальнее и действительно не зависел «от погод». И потому победы быть не могло. Невозможно представить себе победившего Пушкина, Льва Толстого, Есенина, Высоцкого...
Мне было стыдно, что я пел.
За то, что он так понял.
Что смог дорисовать рога
Он на моей иконе, —
написал Башлачев тем, кто видел в нем гастролирующего по стране диссидента. И, может быть, это отношение к нему как к противнику чего-то узкого, какой-то «конкретно-исторической заморочки» и заставило его замолчать именно в том момент, когда с этой «заморочкой» стали бороться все кому не лень. Тогда, в 1987-м, заниматься этим было уже почти безопасно.
Часто, особенно в ранних песнях, Башлачев повествует от «мы», включает себя в «нас».
с.12
Мы запряжем свинью в карету,
А я усядусь ямщиком,
И двадцать два квадратных метра
Объедем за ночь с ветерком.
Мы вскроем вены торопливо
Надежной бритвою «Жилетт»,
Но вместо крови льется пиво
И только пачкает паркет.
«Больное семя»
Налегке
Мы резво плавали в ночном горшке,
И каждый думал о червячке
На персональном золотом крючке
«Рыбный день»
Спохватились о нем только в среду,
Дверь сломали и в хату вошли,
А на нас Степан Грибоедов,
Улыбаясь глядел из петли.
«Грибоедовский вальс»
И пусть разбит батюшка Царь-колокол,
Мы пришли с черными гитарами,
Ведь биг-бит, блюз и рок-н-ролл
Околдовали нас первыми ударами
И в груди искры электричества...
«Время колокольчиков»
В поздних же песнях чаще появлялось «я», «ты», «он». Башлачев словно бы отстранялся от остальных, от «мы». «Политика, быт, все «приземленные» материи интересовали его все меньше — и в жизни, и в стихах», — отмечал Артемий Троицкий. Башлачев все дальше отходил и от рокерской эстетики. Тогда появились его «Ванюша», «Хороший мужик», «На
с.13
жизнь поэтов», «Слушая Высоцкого», «Егоркина былина»... Шедевры. А потом — обрыв.
...17 февраля 2008 года исполнилось двадцать лет как Башлачев ушел из жизни. Дата эта выпала на воскресенье, и поэтому многие СМИ отметили ее заранее — в пятницу, а то и в четверг. Вообще, у нас многое нынче начинают отмечать заранее — Новый год с ноября, избрание президента за полгода до самих выборов. Стабильное течение времени, расписанный календарь событий, никаких неожиданностей... Газеты в основном поместили на своих полосах небольшие статьи, пространные интервью с рок-ветеранами, где те рассказывали о себе и Башлачеве; а телевидение (по крайней мере, центральные каналы) печальную годовщину, кажется, не заметили.
Грустно... И в который раз пришлось вспомнить модное словцо «неформат». В этом случае неформат и технический, и идеологический... Да, сохранившиеся кино- и видеозаписи Башлачева не могут посоперничать с нынешней «цифровкой», песни его не услаждают слух. Наоборот, скорее раздражают чувства, как произведения всех больших поэтов.
Не ко двору Башлачев сегодняшней культуре и всему, что ее окружает, не подходит он и единогласной, казарменно бодрой модели, которую пропагандируют архитекторы жизни. Башлачевские песни, написанные четверть века назад, вполне могут войти (или уже входят) в разряд нерекомендуемых к публичному исполнению, как, например, некоторые стихотворения Пушкина, басни Крылова, сказки Салтыкова-Щедрина (факты их исключения из концертных программ имеются)... После перестроечного всплеска свободы, творчество Башлачева вновь ушло в андеграунд, к которому сегодня можно отнести и Интернет-сайты, книжные издания, диски. «Чего нет в телевизоре, — как гласит народная мудрость, — того нет и на самом деле».
По большому счету, нынешняя подпольность башлачевского наследия, это не так уж плохо. Все что-либо значительное в последние годы постепенно уходит в подполье. Дело в том, что
с.14
безобидных и забавных песен, стихов, рассказов, пьес миллионы, они сыплются, как песок, в воронку времени. А настоящее, застревая в этой воронке, заставляет тревожиться тех, кто пытается рулить культурой и искусством (таких рулящих во все времена было предостаточно). Что-то они пытаются протолкнуть в небытие, что-то вынуждены признать жемчужинами, что-то отправляют в запасники. В конце 1980-х в «серьезных» изданиях относились иронически к упоминанию в статьях имени Башлачева — он не был предметом обсуждения, не был фактом культуры. Чуть позже возникшая мода на рок-музыку сделала широко известным и Башлачева. Посмертные публикации стихотворений, вал статей-воспоминаний, пластинка, книга, телевизионные передачи... Сейчас наследие Башлачева в запаснике. Рулящим культурой боязно пропагандировать его поэзию, прибавлять громкость его песен — двадцать лет назад они будили тысячи равнодушно дремавших людей (пусть даже таких, как антигерой «Случая в Сибири»), сегодня же все направлено на то, чтобы всех окутывала уютная дрема... В такой дреме лошадки обычно таскают телеги по хорошо знакомой им дороге, а возницы, намотав вожжи на кулак, мычат песенки без слов...
Все, кто говорит о Башлачеве, обязательно употребляют словосочетание «трагическая судьба». Да, конечно, судьба трагическая. И все-таки, по-моему, ему повезло. Повезло в том, что нашлись люди (среди которых и нелюбимый многими, «опопсовевший» Артемий Троицкий), убедившие Башлачева, что его песни нужны не только в маленьком Череповце; повезло и в том, что он сам нашел в себе решимость бросить более или менее устроенную жизнь, стать бардом в истинном смысле этого слова (или — как чаще говорят о Башлачеве — скоморохом). Повезло, что узкий и неприветливый, ориентированный в то время на западные традиции, круг питерских рокеров принял его, а многие из тех, кого Башлачев считал недосягаемо выше себя, назвали его гением, пошли за ним. Повезло ему со временем, в которое изреченное слово еще много значило, слово слышали, впитывали, а главное — были люди, способные это слово изречь.
с.15
И сколько было в те 80-е годы на Руси подобных Башлачеву, но погибших, не вспыхнув, не нашедших сил и смелости разжать зубы. Наверное, гибнут они и сегодня. Гибли всегда, потому что всегда были «не ко двору эти ангелы чернорабочие».
У каждого поэта есть стихотворение, которое, не всегда являясь лучшим, все же стоит над всем его творчеством. Пресловутая визитная карточка. У Башлачева это — «Время колокольчиков». Есть там такие строки:
Что ж теперь ходим круг да около
На своем поле, как подпольщики?
Если нам не отлили колокол,
Значит, здесь время колокольчиков.
Да, колокол, наверное, не отлит. Может быть, и нет в этом ничего страшного, может быть, «батюшка царь-колокол», это сказка, ведь он изначально был расколот, и голоса его никто не слыхал. Страшно то, что не слышно сегодня тех, будящих, зовущих подняться колокольчиков, одним из которых был Александр Башлачев.
То ли нет их в природе, то ли мы, оглушенные информационной какофонией, не способны расслышать...
